Прощённые долги - Страница 66

Всеволод, слушая всё это, вспоминал, как Сашу Минца этой зимой Левон Хачатрян принял за Али Мамедова и едва не прикончил. Странное сходство этих людей, которые никогда не встречались и даже не слышали друг о друге, занимало его всё это время. И вот, пожалуйста, опять всплыл этот злой гений. Теперь он, значит, подбирается к Озирскому. Мамедова очень легко узнать, потому что он – Сашкина копия. Кстати, и о невероятных способностях бакинского погромщика Хачатрян тоже упоминал.

– Выходит, Антона Аверина месяц как нет в живых, а Андрей Озирский требуется Ювелиру для чего-то другого?

– Да, наверное, – согласилась Наталья и опустила плечи.

Всеволод пытался связать все факты воедино. Для чего Мамедову потребовался Андрей? К бакинским делам он никакого отношения не имеет. Скорее всего, вундеркинд выполняет распоряжение Уссера. А вот уж у этого господина накопилось много вопросов к создателю и координатору агентурной сети…

– Значит. Андрей должен сегодня в одиннадцать вечера быть на проспекте Смирнова? Напротив кинотеатра?

– Да. Мотька говорил, чтобы ни в коем случае он туда не ездил! – горячо заговорила Наталья.

Волоокие глаза её горели, на щеках цвёл яркий, как цветы шиповника, румянец. И грудь возбуждённо вздымалась под плащом.

– Вы не представляете себе, что такое этот Мамедов! А Мотька знает, боится его, хотя вообще-то совсем не трус. А ещё страшнее Татарин, который раньше в Узбекистане жил. Людей ихними же кишками душил, четвертовал, на кол сажал. Я сама-то его никогда не видела, но Лобанов рассказывал. Он боится, что Андрея Татарину отдать могут. Тогда его уже не спасти будет, ни за что! Эта банда вся при оружии – не только пистолеты и автоматы имеют, но и гранаты, и пулемёты даже. Много газовых баллончиков со всякой дрянью. Люди Мамедова ими на рынке торгуют…

– Наташа! – Грачёв протянул руку и дотронулся до её плеча. Теперь он смотрел на посетительницу тепло, сочувственно. – А вы о себе-то подумали? Вы ведь очень рискуете сейчас…

– А что делать? – Она всхлипнула. – Пусть Андрей пропадает? Если бы я могла найти его, позвонить, сказать, чтобы не ездил к «стекляшке» сегодня… Так ведь не знаю номера, и нет Андрея никогда на месте. Вы, Всеволод Михалыч, уж передайте ему от меня, чтобы простил, наконец… Что я ещё сделать могу? Только вам передать Мотькины слова, чтобы вы успели предупредить, спасти. Знаете, мне сейчас так вдруг легко стало, так хорошо! – призналась Наталья, сама удивляясь этому. – Никогда такого не бывало, даже в детстве, в юности. Будто просветление какое-то нашло на меня, благодать. Вы только не думайте, что я оправдаться хочу за то, давнее. Нет, я виновата, мне и отвечать. А вы на меня сперва так зло смотрели, будто хотели на части разорвать. Я даже испугалась, пожалела, что пришла к вам. А теперь вижу, чувствую – вы Андрюшку спасёте. На вас можно понадеяться. Вы за него очень переживаете, даже за прошлые его горести. И сейчас не бросите, правда?

Наталья бездумно крутила пальцами серебристую пуговку на вороте своего платья. И длинные, ухоженные её ногти были такого же цвета.

– Странная ты баба, – спокойно, по-простому сказал ей Всеволод и улыбнулся. Его лицо словно на секунду озарила молния, и свет брызнул из глаз. – Сбежала, когда тебе ничего, в сущности, не угрожало. А теперь, уж прости, тебя могут в любом тёмном углу удавить, как только выйдешь отсюда. Да ты и сама всё понимаешь – не девочка. Спасибо тебе за информацию, меры я приму. Конечно, ничего твёрдо не могу обещать – Ювелир слишком опасный противник. Но и у меня имеются кое-какие заготовки. Подробнее сказать не могу, разумеется. А ты на эту ночь можешь здесь остаться. Не в этом кабинете, конечно, а в каком-то из служебных помещений. У нас тут изолятор есть, могу насчёт камеры договориться. Не бойся, просто там койка нормальная. Чтобы ты выспаться могла. В город сейчас тебе нельзя выходить. Послушай моего совета, я добра тебе теперь желаю. Сечёшь?

– Нет, я домой пойду. Не хочу в камеру. Не потому, что боюсь, а просто надоело всё. Убьют – значит, судьба такая…

– Так ведь они не просто пристрелят, а ещё и помучают напоследок, – горько усмехнулся Грачёв. – Никогда тебе не простят, что ты им вечерню испортила. На что угодно спорить готов, что тебя уже засекли. Ждут только, когда ты из этого здания выйдешь.

– Я боялась, что мне не дадут досюда добраться, – честно призналась Наталья. – А теперь у меня душа спокойная. Мать, конечно, жалко. Она лежачая сейчас, с сиделкой живёт в квартире. Но там мы уже договорились, как быть, если со мной что случится. А больше у меня никого нет. Это только со стороны кажется, что я кручусь в вихре поклонников. А на самом деле совершенно одинокая, и очень не люблю по вечерам оставаться дома. Сколько раз приходила в свою квартиру, когда уже было темно – и такая тоска нападала! А вот теперь, я знаю, такого не будет, потому что греха моего больше нет. Всеволод Михалыч, отпустите меня отсюда. Делать мне здесь больше нечего…

– Да ты рехнулась! – не выдержал Грачёв, досадуя теперь на её упрямство. Он, не стесняясь, схватил Фею за плечи и несколько раз встряхнул. Она не сопротивлялась, а улыбалась своей особой, загадочной, лёгкой улыбкой. – Я же добра тебе желаю! Честно, думал, что ты гораздо хуже.

– Конечно, думал, – согласилась Наталья. – Так всегда бывает, когда только одну сторону выслушаешь. Представляю, что вам бывшая моя свекровь говорила. Андрей-то вообще брезгует обо мне вспоминать, а Мария Георгиевна вместо дьявола поминает. Не бывает совсем плохих и хороших людей. Сложно всё в этой жизни. Ну, сложилось так… Избито, конечно, а лучше не скажешь. У всех бывают ошибки, правда? Неужели у вас всё было гладко до сих пор? Не разводились с жёнами, любовниц не бросали, с друзьями не конфликтовали? Да и с родителями, наверное, тоже были проблемы, как у всех. Мои предки считали, что умеют жить. Воровали если не вагонами, то фургонами. Они оба в торговле работали всю жизнь, по чужим головам ходили и тем гордились. У меня всегда лучшие в школе шмотки были, аппаратура, побрякушки из чистого золота. Ковры, хрусталь, сантехника чешская и югославская, паркет из цельного дуба. Машина, дача, гараж – мечта поэта! А потом предков Бог наказал. Отца посадили, а мать удар хватил. Но ещё до этого я бросила торговый институт, который они заканчивали. Не захотела этим заниматься, потому что тянуло меня куда-то в театр, в кино, чтобы всё красиво было. Устроилась я по знакомству костюмершей на «Ленфильм» – вот это было по мне. Подружка протекцию составила, с которой мы ещё в детсад вместе ходили. И вскоре поехали фильм про басмачей снимать, в Среднюю Азию. Всё это происходило в пустыне. А жили мы то в мазанках, то в вагончиках. Я первый раз тогда на Востоке оказалась, глазела на всё, как дура, с разинутым ртом. Даже не знала, что женщинам, да ещё в шортах, нельзя в мечеть заходить. Местные мужики смотрели на меня так, будто никогда раньше девчонку нормальную не видели. А там каскадёров много было, потому что снимали скачки, бои, драки, пожары. И я сразу же на одного из них обратила внимание. Понравилось, как выполнял джигитовку, хотя сам был европеец. А какой огненный трюк был – вообще атас! Андрей весь горел и выпрыгивал со второго этажа дома. А потом, как ни в чём не бывало, трепался с оператором, обсуждал, как дубль получился. Меня как раз тогда предыдущий парень бросил, а ведь жениться обещал. Ну, я и вышибла клин клином. Андрей-то вообще без комплексов оказался – что мне и нужно было. Клёво мы с ним время проводили, особенно по ночам. В вагончиках-то люди спят, особо не оттянешься. Так мы брали корзину фруктов и уходили далеко в пески. Вина там от жары совсем не хотелось. Вот уж позанимались мы там Камасутрой – на бархане, при луне. Естественно, совершенно голые. Я целыми днями дожидалась, когда снова в пески пойдём. Нас, конечно, никто там не видел – ночи-то чёрные, таких здесь нет. А песок будто серебряный, и луна такая… непередаваемо! Я влюбилась в Андрея без памяти – это же мечта любой женщины. Внешность, мускулатура, шарм, да ещё такие трюки выполняет! Он с лошади через голову летел, а я от страха визжала. Всё казалось, что разобьётся. Когда о свадьбе сговорились, я на седьмом небе была. Квартиру на Гаврской, где я сейчас живу, нам мои родители подарили. Когда ребёнок мёртвый родился, я не