Прощённые долги - Страница 86

Но было поздно, и «браунинг» в руке такого знакомого эсесовца плюнул огнём. Пуля отшвырнула Али к стене, и в последний момент он узнал своего убийцу. Теперь он всё понял, и никак не мог простить себе, что не догадался об этом раньше.

Нора даже не успела положить шприц на столик. Коротко и зло ударил автомат парня в коже, и её словно осыпало градом раскалённых камней. Изрешеченная пулями, в залитом кровью белом халате, она опустилась на сетку кровати, прямо на лежащего без сознания Андрея. Их кровь смешалась на этом ложе страданий.

Грачёв тяжело дышал, перезаряжая автомат. Нора, ещё живая, смотрела не на него, своего погубителя, а на человека в эсесовской форме. Она ещё успела вспомнить предсказания одесской гадалки и поняла, что она ни в чём не ошиблась.

– Значит, вы, Филипп?.. – отчётливо, протяжно спросила Нора, и предсмертная судорога исказила её всё ещё прекрасное лицо.

Всеволод бешено сверкнул глазами и новой струёй свинца пригвоздил Нору к панцирной сетке. Голова мёртвой упала на плечо Андрея, который лежал неподвижно и никак не реагировал на треск выстрелов, матерную ругань и звон разбитых стекол. Вбежавший на шум Ярослав Солодовников сполз по стене под ударом ноги Грачёва в челюсть, и тут же был прошит автоматной очередью.

Потом Всеволод свалил на пол тело Элеоноры и отшатнулся, увидев, что здесь сделали с Андреем. Филипп что-то кричал Тиму по-немецки через высаженное окно, но Грачёв сейчас видел только своего друга, которого за столь короткий срок успели изуродовать до неузнаваемости. Не обращая внимания на валяющиеся под ногами трупы, Грачёв лихорадочно прижимал пальцы к сонным артериям Андрея и, наконец, почувствовал слабое биение.

– Что же они с тобой сотворили-то, гады? Жаль, что отделались дёшево! Андрей, ты слышишь меня? Нет, похоже, дело совсем плохо. Филипп, иди сюда, быстрее!

И тут Грачёва опять будто бы ошпарили кипятком. Он замер, не в силах осмыслить то, что увидел. Ладони в засохшей крови, посиневшие и холодные, и вбитые туда, в живое, гвозди…

– Филипп, да иди же сюда! Ты только глянь, что тут творилось!

– Бог мой! – Готтхильф схватил Озирского за руку. – Вовремя мы, вижу. Успели. Тим, давай машину сюда, и сейчас же мне сумку. Что же это такое? Шок?

Крафт выскочил через окно в сад, и вскоре шаги его затихли.

– Курвы, они же ему ещё и вены все изорвали! – Обер страдальчески сморщился, и по позвоночнику его пробежала дрожь. – Пульс плохой, давление падает. Сейчас Тим принесёт саквояж, и я займусь Андреем. Ты только пока гвозди вытащи, а я проверю, нет ли тут кого живого.

Он быстро пробежался по дому. Сделал несколько контрольных выстрелов и вернулся к кровати. Склонившись над бесчувственным Андреем. Филипп оттянул кверху его веко, а потом стал делать непрямой массаж сердца. Но сознание к Озирскому не возвращалось; напротив, он холодел прямо под руками.

Грачёв оглянулся, пытаясь найти какой-нибудь инструмент. В ящике Хафизова он, среди прочего, заметил и плоскогубцы, встал и шагнул в ту сторону. В этот момент под его ногой что-то хрустнуло.

– Филипп, а чего это здесь ампулы везде валяются? Они, значит, уколы какие-то ещё делали. – Грачёв нагнулся и подобрал пустую пробирку. – Может быть, ты разберёшься? Вон, спиртовка стоит. Для чего, интересно?

– Спиртовка? – Обер похолодел от ужаса. – Давай её сюда, быстро! Так и знал, блин, что они до этого дойдут. Это мой препарат, Г-50, да ещё двойная доза. Удавить меня мало, урода! Никогда больше этого делать не стану, клянусь здесь и сейчас. Где же Тим, чёрт возьми, нужно скорее антидот колоть. Хорошо, что я прихватил его с собой, как чувствовал!

– Значит, применили твой препарат? – наконец взял в толк Грачёв.

– Да, да, мой! Будь он проклят, и я вместе с ним…

Вбежавший в дверь Крафт торопливо подал медицинский саквояж. Пока Обер искал там пробирку и наполнял шприц, Всеволод и Тим осторожно вынимали из ладоней Озирского гвозди, перерезали верёвки. Склонившись над кроватью, Филипп выискивал на венах Озирского чистое место, которое не успела исколоть Элеонора Келль. Потом он вытащил иглу, сдёрнул резиновый жгут, перетянул другую руку.

– Всеволод, найди там камфару, сейчас сердце нужно запустить. А ты, Тим, поищи, нет ли кого живого на участке. Мне кажется, что этой сволочи должно быть больше. А потом канистры принеси, нам скоро уходить надо.

– Давай, Андрея перетащим в машину, – предложил Грачёв.

– Перетащим, только с этими козлами закончим, – отмахнулся Филипп. – Сейчас главное, никого не упустить.

– Тут блокнот какой-то на столе, – сказал Грачёв. Намочив под рукомойником кусок марли, он присел к Андрею и стал вытирать ему лицо.

– Блокнот? Где? – Обер, не глядя, сунул его в карман. – На досуге почитаем. Если прошло меньше получаса, с Андреем всё будет в порядке. Как мне его жаль, ты себе не представляешь! Я. конечно, тоже не ангел, но так не поступил бы никогда. Сначала сыграли на лучших чувствах, обманули, замучили, а потом ещё и отраву ввели! Ты смотри – до костей прожгли, падлы! Это Татарина работёнка, фирменный его стиль.

Готтхильф уже хотел пнуть сапогом труп Хафизова, но в это время с улицы в окно сунулся Тим.

– Давай, Андрея пока перетащим, – предложил он, дулом пистолета почёсывая исцарапанную скулу. – Я там, сзади, всё приготовил, простынёй застелил. Сейчас мы здесь подметём малость, и ты займёшься медициной.

– Ожог надо обработать… – начал Обер, но не договорил.

Он стоял у окна, и краем глаза увидел, как в огороде мелькнула тень. Ринувшись к другому окну, Филипп полоснул в ту сторону из автомата. Пронзительно закричала женщина, и Обер, прямо через подоконник, бросился на этот крик.