Прощённые долги - Страница 94

– «Тонические судороги, по 10–15 секунд в течение семи минут с короткими перерывами. Зрачки расширены, но реакция на свет сохраняется. Мышечная гипертония, сухожильные рефлексы снижены. Сознание сохраняется. Дыхание поверхностное, учащённое. На восьмой минуте проливной пот, расслабление мышц, постепенное сужение зрачков. Температура субнормальная, тахикардия (100–110 уд. в минуту). При наличии опостотонуса и судорожного сокращения мышц живота переломов костей и разрывов мышц не произошло (в отличие от образцов Д.Д. № 5). Судороги дыхательных мышц, мышц глотки и гортани к асфиксии не привели (летальный исход у образца В.К. № 9). Результат опыта отрицательный. Целесообразно повторить инъекцию. Образец А.О. № 1 обладает всеми качествами, которые необходимы для проведения дальнейших исследований. Его хватит надолго…»

Больше записей не было. Филипп поднял голову, хотел что-то сказать и не смог. Его челюсти сжались, будто он попробовал собственного зелья. Пот тёк по лицу, капал с подбородка на мелованный лист блокнота, испещрённый красивым женским почерком с завитушками. В отличие от прочих медиков, Элеонора писала разборчиво.

– Андрей… – Готтхильф проглотил слюну. – Ты всё рассказал? Ничего не утаил?

– До главного я так и не могу добраться – вы всё время меня сбиваете с мысли. – Андрей завернулся в одеяло. Его трясло, и на щеках расплывались малиновые пятна.

Захар заметил это и решительно встал со стула.

– Сейчас же звоню в «скорую»! Андрей, ты можешь хоть разорваться, но я вынужден сделать это. Совсем с ума сошёл – такое скрывать! Чего она тебе наколола, неизвестно…

– Захар, мне не хочется объясняться под протокол. По крайней мере, в ближайшее время. Тем более что дело связано с массовым убийством, поджогом дома и всем таким прочим. Если бы меня избавили от дачи показаний, то я, возможно, согласился бы ехать в больницу.

– Ты имеешь право попросить не возбуждать уголовное дело. Тем более что все виновные уже погибли. А кто их прикончил, ты, находясь без памяти, не видел. Ответчиков нет в живых, а потому допрашивать тебя так уж срочно никто не станет. – Горбовский высунулся в коридорчик. – Ликушка, солнышко, дай телефон. Минутку, – он повернулся к своим гостям. – Если Сысой, мой младший, к себе не утащил, жена сейчас принесёт.

– Так что же у тебя осталось главное? – напомнил Грачёв, подсаживаясь к Озирскому.

Филипп уже стоял, расстегнув ворот чёрного, с серебром, кителя, и читал другие записи Элеоноры Келль, относящиеся к Андрею. От аккуратных строчек, изобилующих медицинской терминологией, веяло тёмным ужасом.

– Али Мамедов предупредил, что, если я не признаюсь, буду отправлен в какую-то лабораторию, в область. Там, по его словам, Элеонора с компанией проводили эксперименты на живых людях. Все препараты, синтезируемые подпольно, они считают нужным испытывать на «брёвнах». Так называются подопытные люди на японском спецжаргоне. Немцы называли их «мышами».

– Да что ты говоришь?! – Захар застыл с телефонным аппаратом в руках. – Ты не перепутал? Это точно?

– Точно. – Андрей потерял последние силы и теперь лежал пластом. – Я только под твоё честное слово соглашаюсь ехать в больницу. А там я никаких показаний не дам, слышишь? И всех вас попрошу никому лишнего не рассказывать.

– Уж как-нибудь, – проворчал Филипп. – Пожалуйста, Захар Сысоевич, что творится в наше время! Вам бы не старых мундиров бояться, а новых врачей-убийц!

– Прямо голова разрывается. – Горбовский потёр лоб ладонью. – Андрюш, что же это за опыты на людях? И ведь даже нигде не промелькнуло ни разу…

– Потому, что оттуда не было выхода, – объяснил Озирский. – А с Норой работали только доверенные люди. Мамедов сказал, что разные препараты, в том числе и «Г», вводят людям, неизвестно как туда попавшимся. Вероятно, кто-то из потеряшек может там отыскаться. Мамедов хвастался, что материала у Норы предостаточно. Люди сейчас пропадают пачками, и никто их толком не ищет…

Андрей слабо поморщился, и Тим наклонился к нему.

– Голова болит?

– Да, что-то сильно вдруг застучало.

– Вызывайте врача! – Филипп сжал губы, чтобы не сорваться на крик. – У нас с Тимом ещё куча дел, так что мы откланяемся. Насчёт лаборатории в области я постараюсь выяснить в самое ближайшее время. Через два часа или чуть позже сообщу результаты.

– Чёрт, как громко шуршат шаги по полу! – Озирский прикрыл ладонью воспалённые глаза. – Никогда раньше не подозревал, что это так мучительно.

– Менингеальный синдром, – сразу же определил Филипп. – Поезжай немедленно в больницу. Тебя тошнит, я вижу? Ничего, пройдёт! Моя терапия, как правило, помогает. Пусть тебя обследуют, подержат под капельницей, если надо. И всё будет о'кей. А мы побежали – время не ждёт!

– Захар Сысоевич, думаю, что этим делом надо плотно заняться, – Всеволод указал на блокнот. – Филипп, разреши, я возьму его себе. Надо бы затребовать сведения по всем бесследно исчезнувшим людям. Особенно в тех случаях, когда имеется подозрение на убийство, а труп не найден. Саламатины, Исаева, возможно, ещё кто-то. Очень может быть…

Горбовский тем временем уже нажимал кнопки на аппарате, а Всеволод листал блокнот. Перед его глазами прыгали чёткие, без единой помарки, строчки. Он словно опять стрелял в эту страшную женщину с прекрасным лицом Мадонны, и никак не мог её совсем прикончить.

– Филипп, ты глянь, как будто в поликлинике писала! «Ожог 3–4 степени. От двух до пяти процентов поверхности кожи. Частичное обугливание тканей. Поражённая поверхность слегка влажная, рыхлая клетчатка в зоне ожога и по периферии, отёчна. Резкое расширение зрачков. Учащение пульса до 100 ударов в минуту, хорошее наполнение. Дыхание частое и поверхностное. АД после кратковременного повышения в норме. Слабое подёргивание нижнего правого века. Видимой реакции на боль нет при сохраняющейся восприимчивости. Двухстороннее кровотечение из носа. Прекратилось через пять минут…»