Прощённые долги - Страница 118

К оглавлению

118

– Пойдёмте, – сказала Илоне врачиха и тоже поморщилась от запаха. – Вам сколько лет?

– Двадцать один с половиной. – Илона встала, опираясь на руки Андрея и женщины в белом халате.

– Какой срок у вас? Месяцев шесть, седьмой? – прикинула на глаз врачиха.

– Да. Я в декабре собиралась рожать, под Новый год.

Врачиха обернулась к Грачёву и шёпотом сказала ему:

– Бедная девочка, у неё же замерла беременность. И, кстати, уже давно…

Волосатый юнец всё ещё сидел под берёзой, обхватив руками колени, и не поднимал головы. Брагин подошёл к нему, разулся. Вылил из сапог болотную воду, очистил форму и ударил кулаком по стволу берёзы так, что посыпались жёлтые листья.

– С-сука я… Берет потерял! – Он горящими от бешенства глазами посмотрел на врачиху. – Вам удивительно? Если бы вы только знали, что значит для меня чёрный берет! Долго надо объяснять…

Женщина вдруг вскинула голову:

– Почему же? Я всё понимаю. Видела вас зимой, по телевизору. Вы сидели у печки там, на базе, в Прибалтике.

– Да, верно, он из Риги, – удивлённо подтвердил Андрей.

Сам он смотрел не на Романа, на Илону Саламатину. Вот оно что, всё правильно! Беременность замерла, и плод разлагается. Шведско-русскому ребёнку не суждено было жить. Он стал объектом варварских опытов ещё до рождения, расплатившись по счетам своего деда.

Омоновцы и оперативники переговаривались и курили, светя в дыму огоньками сигарет. За болотом гудел пожар. Стал накрапывать дождь, и Андрей про себя подумал, что сильный ливень вполне может сбить пламя. Брагин клоком ваты промокнул кровь на виске – новая рана оказалась как раз на месте того, давнего шрама.

Озирский тем временем помог встать тонколицей даме, спросил её:

– А вас как величать?

– Исаева Аделина Никандровна.

– Вы давно здесь? – Озирского словно кто-то кольнул в сердце.

– Месяц, наверное. Я вижу, что на дворе уже конец сентября. А меня взяли в августе, из-за долгов мужа. Стали колоть, помногу. Все вены изуродовали. Интеллигентными садистами заправляла очаровательная женщина по имени Элеонора. Я сначала подумала, что это больница. Они ведь все в белых халатах ходили, явно имели медицинское образование. Меня сонную сюда привезли, и ещё несколько дней очнуться не давали…

Подошла девушка в белой шапочке и куртке, подала Аделине гранёный стакан с горячим чаем. Бывшая узница набросилась на него с невероятной жадностью. Она долго пила, стуча зубами о стекло, а потом снова повернулась к Андрею.

– А потом я поняла, что это всё – как в фашистском концлагере. Читала про такое, ужасалась, но не думала, что самой придётся… У меня кровь излилась в левый глаз. Текла и текла, не останавливаясь. И глаз в итоге лопнул. А Нора сидела рядом и по часам замеряла, когда именно это случится. Что-то ввела мне такое, что я даже кричать от боли не могла. Надеялась, что сердце разорвётся. Жаль, что выжила. Правда, вспомнила потом, что в молодости этого самого мужа у лучшей подруги отбила. И её мать крикнула мне тогда, прямо на свадьбе: «И как только глаза у тебя, стервы, не лопнут?» Значит, заслужила, и надо стерпеть…

В здоровом глазу Аделины трепетал потухающий под ливнем огонь. Врачи, наконец, добрались и до неё. Озирский отошёл, чтобы не мешать им.

– Только пусть об этом в газетах напишут! – Аделина грязными длинными ногтями сдирала с глазницы повязку. – Не скрывайте ничего от людей, не щадите их. Пусть знают, что вокруг творится!

Брагина позвал Мильяненков, и он ушёл, договорившись встретиться с Андреем у автобуса. «Вертушки» уже давно улетели, и возвращаться в город предстояло автотранспортом. Грачёв, увидев, что Андрей остался вдвоём с неподвижным мальчишкой, быстро подошёл к ним.

Тем временем из болота удалось вытащить ещё три тела – двух охранников, нейтрализованных Брагиным, и задохнувшуюся девочку лет четырнадцати. Калистратов сказал, что там остались ещё трупы. Но подобраться ним никак нельзя – огонь отрезал все пути. Главное, что всех выживших удалось спасти, и теперь нужно их как можно скорее развезти по больницам.

Когда народ в основном переместился к автобусам и санитарным машинам, Андрей присел на корточки перед мальчишкой. Тот, похоже, тоже чем-то сильно наколотый, сидел неподвижно, как скульптура. Серые грязные его волосы свешивались на глубокие глазницы. Озирский с Грачёвым не видели, перевязаны ли у него вены, так как парень, единственный из всех, был одет по-человечески – в куртку из разноцветных лоскутков кожи и голубые, потрёпанные снизу джинсы.

– Как тебя звать? – тихо спросил Озирский, положив ладонь на голову парня.

Тот то ли вскрикнул, но ли кашлянул. А ответил не сразу.

– Лощилов Иван, – наконец произнёс он, не поднимая глаз.

– Сколько лет?

– Семнадцать.

Грачёв обнял Лощилова и попытался поднять:

– Вставай. Сейчас мы возвращаемся в Питер. Скажешь адрес, и отвезём тебя домой, к матери.

– У меня матери нет! Она погибла… – всхлипнул Иван, а потом разрыдался.

Он ревел тихо и страшно, под курткой тряслись острые лопатки. Давно немытая шея окаменела под сальными лохмами.

Озирский мягко, но властно поднял его голову за подбородок:

– Мать бандиты убили?

– Н-нет… Несчастный случай, – выдавил парень сквозь стиснутые зубы.

– А что с тобой там делали? В «Лазарете»?

– Ничего, собственно. Не успели, наверное. Я был в резерве у Элеоноры. Только вот ещё до неё кололся, в ломках лежал.

– Отец-то есть у тебя? – поинтересовался Грачёв. – Или другие родственники? Не один же живёшь.

118